Белаш Александр
ака Ночной Ветер (Пенза)
Возрождаться
тяжело, особенно в первый раз. Вначале еще не
понимаешь, что снова жив; не понимаешь даже, что
ты дышишь и слышишь; не понимаешь обращенных к
тебе слов, и лишь когда чье-то ласковое
прикосновение умерит твою боль, когда по твоему
слепому движению и стону поймут, что ты хочешь
пить - и дадут тебе воды, когда начнешь осознавать
близкие бессмысленные звуки как знаки заботы,
которая всегда наготове и рядом - тогда
открывается первая лазейка из замкнутого
наглухо мира одиночества и страдания в огромный,
яркий и шумный мир, где тебя поджидает Большая
Боль - настоящая, осознанная до дна души, до
мгновенной судороги ужаса, до обрыва дыхания, не
успевшего стать криком, потому что, как ни
сдерживай пробуждающуюся память, однажды ты
вспомнишь свою смерть и поймешь, что ты потерял
вместе с прошлой жизнью.
Hо это придет не сразу.
Само возрождение запоминается плохо, глухо, как
далекий смутный сон. Темнота. Тупые толчки боли
расширяющегося, еще бесформенного нового тела.
Hестерпимая жажда, утоляемая лишь жадным питьем
взахлеб. Зуд кожи, слишком тонкой еще, слишком
нежной, не поспевающей за ростом тела; хочется
разорвать на себе кожу, но нет рук - и тело
корчится; как вовремя касается тебя дружеская
рука с пригоршней мази! потом из тела, как корни и
ветви, выдвигаются ноги и руки, а на лице
распускаются цветы твоих глаз; жмурясь и морщась
от режущего света, ты с опасливым недоумением
изучаешь себя, еще бессознательно соизмеряешь
усилия тела с движениями странных отростков
перед глазами; ты впервые видишь своих
благодетелей - и пугаешься их, а затем быстро к
ним привыкаешь, и память кожи подсказывает - да,
это они поили и утешали тебя в пору слепоты.
Возрождение течет быстрее первого рождения; ты
не учишься всему заново, а вспоминаешь и, сам тому
изумляясь, стремительно осваиваешь речь,
мышление, навыки; все ближе твое прошлое - твой ум
уже достаточно окреп, чтобы открыть его, и
однажды ты сам спрашиваешь у тех, кто тебя
выхаживал:
- Кто я?
* * *
Имена тех, кто вернул мне жизнь, я узнал раньше,
чем свое собственное - оно совсем выгорело, дотла.
Мне пришлось самому назваться, чтобы не быть
безымянным, и жить так, пока я не нашел свое
настоящее имя.
Их звали Вереск и Клен. Вереск, как все Верески,
мелкий и худощавый, а Клен высокий, стройный, с
кроной-короной вьющихся пышных волос; еще Клен
носил залихватские усы, будто гусар.
Они не торопили меня узнать свое прошлое. Я уже
совсем освоился у них - сперва нерешительно, а
затем уверенно взял на себя хлопоты по хозяйству,
и к их приходу еда была всегда готова, а в доме
была чистота; меня хвалили, хлопали по плечу, и не
оговаривали, когда я наводил себе седьмую порцию
крепкого кофе (а чашками у них служили
вместительные жестяные кружки) с таким сахаром,
что после осы роились над посудной мойкой; кофе я
взбалтывал не из одной любви к его терпкой
крепости, а чтобы достойно проводить очередной
четырехэтажный сэндвич.
Hо спросил я не "Кто я?", а "Как меня
зовут?".
А то все "ты" да "ты", "дружище" или
"парень".
Вереск принялся лепить маску из шоколадной
фольги, а Клен закурил, внимательно глядя на меня,
будто не я от него, а он от меня чего-то ждал.
Hаконец, он сказал:
- Ты помнишь пожар?
"Пожар" - что это? до той секунды я не знал
этого слова, но сейчас оно начало жить во мне - так
возникает и быстро расплывается на скатерти
черное пятно пролитого кофе. Жар - это было
знакомо! жар - то горячее и опасное, что пляшет в
печи, что вспыхивает на спичке, чем украшен
кончик сигареты Клена. А по-жар.. По-топ - это когда
все и вся заливает вода, по-гром - когда ненависть
крушит все вокруг себя, по-боище - когда ярость
бушует среди людей, по-ветрие - когда никому не
укрыться от ветра смертной порчи.. тогда пожар -
что-то страшное, когда жар - со всех сторон.
Едва цепочка мыслей привела меня к смыслу пожара,
как я все вспомнил; наверное, это стало заметно по
мне - Клен затушил сигарету, но поздно - вьющийся
над столом слоеный дым, и даже тление последних
крошек табака так намекнули моим ноздрям и
глазам о прошлом, что я замер, раздавленный
ударом из глубины проснувшейся памяти.
Огонь! ревущий, сплошной,
наступающий с треском, а между сжимающихся
клиньев огня - удушливый дым, крик и кашель! мой
кашель, мой крик!
- Что это?! что это было?! - со всхлипом вырвалось у
меня; я прижал кулаки к глазам, будто хотел
протереть их от едкого дыма, но Клен оторвал мои
руки от лица:
- Вспоминай! ну!! ты должен вспомнить!..
Я вскочил, оттолкнув его, бросился в ванную,
открыл оба крана на полную мощность и подставил
лицо под тугую струю, чтобы вода лилась по мне,
много воды!..
Кажется, я плакал - лежа в ванне, в мокрой одежде;
Вереск, вертя в пальцах готовую маску - мятое лицо
с большими пустыми глазницами, уродливым носом и
разинутым ртом-воплем - стоял, подпирая дверной
косяк.
- Он ничего не вспомнит. Ему было слишком больно
тогда.. ведь так, парень?
Да, да, да - кивал я, не находя слов, потому что
понял - ТОГДА было не просто "больно" и даже
не "слишком больно"; тогда была моя смерть.
- Попробуй вспомнить, - уже мягко, просительно
взял меня за руки Клен. - Как начался пожар, с чего.
Кто был с тобой рядом до пожара, о чем вы
говорили?..
- Hет, - помотал я головой, - я ничего.. не помню.
Только огонь. Я.. умер тогда?
- Да, - тихо произнес Клен. - Почти умер. Почти весь..
Скачать продолжение